888TopicPost_Blog888
@Comment=all@
$View=all$
Морок - это идеальная метафора. В чем-то синонимичное ему слово “сумерки” предполагает, во-первых, некоторую лиминальность между светом и тьмой, то есть между двумя четко закрепленными полярностями, а во-вторых, оно без сомнения перенасыщено разного рода ассоциациями и побочными смыслами. “Морок” же предполагает некоторую темную, но не находящуюся в отрицании абстрактного “света”, стабильность. Морок - это не пограничное состояние, которое существует лишь как промежуточная стадия, он автономен и способен к воспроизводству.

Основная черта морока заключается в том, что он может четко актуализировать себя, может порождать новые объекты и феномены, он обладает некоторым набором ситуативных качеств, но никогда не может быть познан до конца. Морок рождает чудовищ и галлюцинации, подчиняет своей логике окружающее пространство, но сам никогда не может быть окончательно обнаружен. У него нет четкого источника или какой-то глобальной цели. Его существование подтверждается только через производимый им же галлюциноз.

Любая галлюцинация по своей сути - это продукт хтонического, поскольку она не может быть зафиксирована и стабилизирована посредством языка, её можно только маркировать через символические отсылки, но сам по себе опыт галлюциноза не поддается вербальному описанию. Хтонь можно рассматривать в качестве производной морока, как одно из возможных измерений этой постоянно расползающейся, нестабильной субстанции.

Вступая в реакции с окружающей действительностью, морок порождает принципиально новые типы агентности, они не поддаются четкому структурному описанию, вряд ли мы сможем обнаружить в этом месиве из пульсирующей материи всех видов и форм даже намек на наличие или подобие какой-либо структурной иерархии. Стоит помнить, что настоящие орды демонов не расфасованы по полкам и легионам, как этого хотел бы от них логоцентрический фетишизм нашей цивилизации. Истинные демоны и прочие порождения тлетворного тумана лишены всякой организованности. Они скорее напоминают бесчисленные скопления навозных мух или потоки губительной пыли. В общем-то эти два явления тоже можно отнести к демоническому арсеналу морока.

Символическая репрезентация морока может быть интуитивно представлена как четыре или восемь векторов, выходящих из одной точки (см. рис. 1). Такое визуальное описание ассоциируется с его бесконтрольным расширением и экспансией во всех возможных направлениях.

Однако эти схемы можно интерпретировать и в совершенно обратном ключе: стрелы или векторы, исходя из их направлений, подвергают друг друга взаимной негации и утверждают тотальное единство системы, что более свойственно для постпросвещенческих политических машин, стремящихся утвердить тоталитарное спокойствие на всех уровнях бытия, до которых только могут дотянуться их механические хелицеры.

Мы же предлагаем альтернативное описание этой внутренней динамики. Вместо центрированной схемы следует использовать условное изображение неоднородных по своей сути и направленности векторов (см. рис. 2) - это куда более точная метафора.

Это наводит нас на мысль о том, что маниакальное желание приручить бездну обычно присуще наиболее неуверенным в стабильности своего существования акторам. Стремление оседлать вихри бездны и подчинить их своей политической воле часто приводят к колоссальному разрыву между утопической картинкой “большого стиля” и бытовой реальностью Аушвица. Это две головы уродливого сиамского близнеца, одна из которых представляет собой выражение глубинного желания, а другая - его эстетически-садистское отрицание.

Самуил Беляев, Бенедикт Нестоевский, 28.07.2020